— Где тут клуб любителей бега? — зычным голосом спросил, а точнее — прокричал он.
Так началось наше знакомство. Шли годы, и я не переставал удивляться энергии Михаила Михайловича. Я встречал его на многочисленных пробегах, на лекциях, на семинарах и симпозиумах. Бог весть, в каких Богом забытых уголках страны. Но поговорить долго и серьезно как-то не доводилось. И вот однажды, выяснив, что Котляров в Москве, я позвонил ему домой, дабы договориться о встрече. Трубку сняла жена Котлярова Антонина Николаевна.
— А Михал Михалыча нет дома. Он на тренировке.
Набираю на следующий день.
— Нет дома — на встрече с комсомольцами.
— На лекции.
Наконец, не выдержал, попросил Антонину Николаевну: пусть Котляров позвонит сам. Но нет и нет звонка. И вдруг в среду стук в дверь — на пороге Михаил Михайлович. Собственной персоной.
— Что случилось?!
— Да вот читатели...
— Правильно, — закричал, не дав досказать. — Как мы живем? Это же какой-то кошмар. Сидим в четырех стенах, кутаемся в шубы... А страна тем временем несет огромные потери из-за простудных заболеваний населения.
— Михал Михалыч, — пытаюсь я остановить водопад, — наши читатели...
— А ты знаешь, я тут читал лекцию комсомольским работникам. Молодые парни. Что, думаю, им рассказывать-то — надо показывать. Привел в спортивный зал. Говорю: вот вам реальная польза физических упражнений, закал - бега и здорового образа жизни. Принял упор лежа и стал отжиматься от пола. После тридцати начались аплодисменты. А закончил я пятидесятые отжимания под овацию. Реальный результат убедительнее всяких, понимаешь, там разглагольствований.
— Михал Михалыч, — иду я на военную хитрость, — да вы садитесь.
Но куда там. Он в азарте. Глаза горят, ноздри раздуваются, белые густые кудри взлетают.
— В Минске на лекции спрашиваю: «Есть кто-нибудь в зале — настоящий мужчина?». Молчание. Я повторяю: «Есть настоящий мужчина?» И чтобы не подумали чего, объясняю: предлагаю помериться силой. Выходит один. Лет сорок. Спрашиваю: «Спортом занимались?». «Да — отвечает, — когда-то штангой». Я локоть на стол, предлагаю: «Поборемся?». Положил его руку, веришь?
Я верю. Я знаю: Котляров нисколько не преувеличивает и уж тем более не хвастается. Он просто радуется. Здоровью, силе, интересу, который вызывает у окружающих.
— Как-то на лекции спрашиваю: «Товарищи, ответьте мне на простой вопрос: может ли отец быть моложе сына?». Разумеется, молчание. Сам же отвечаю: может. И зачитываю телеграмму, которую ко дню рождения прислал с Сахалина сын — он там живет и работает. «Дорогой отец, поздравляю с сорокалетием. Твой 43-летний сын»...
— Каково, а? — все так же зычно, как и говорит, хохочет Котляров. — Отец моложе сына...
Михаил Михайлович достает из папки какую-то бумагу, протягивает мне:
— Читай насчет возраста. Это результат — не что-нибудь...
Читаю. Всесоюзный кардиологический центр. Михаил Михайлович Котляров, 83 года...
— Добегались, — говорю, — в кардиологический центр попали.
— Да ты читай, — торжествует Котляров.
Читаю: артериальное давление, частота пульса, общий холестерин плазмы крови, триглицериды, липопротеиды высокой плотности, проба с физической нагрузкой, ЭКГ, функция внешнего дыхания... Два столбика цифр.
Первые — показатели при обследовании, вторые — норма для данного возраста. Показатели обследования просто блистательные. Отсюда и заключение черным по белому: «Уровень здоровья Котлярова М. М., 83 лет, соответствует уровню практически здорового мужчины в возрасте 25—40 лет». Под документом печать и подпись: В. М. Шамарин — руководитель лаборатории массовых обследований...
— Гм, — говорю я, — нет слов, Михал Михалыч.
— То-то, — кричит Котляров, — это результат...
— Но как вы его достигаете? — я все еще не теряю надежды направить энергию Котлярова на нужную волну.
— Вы можете рассказать о режиме своих тренировок подробно? Скажем, сегодняшний день с самого утра.
Михаил Михайлович, наконец, усаживается в кресло.
— С самого начала?
— С самого.
— Хорошо. Значит, проснулся. Принимаюсь за палочный массаж.
— Это что такое?
— А это прекрасная вещь. Все твои массажеры — шариковые там и разные другие — ерунда. Обыкновенная гимнастическая палка — вот лучший инструмент. Палка позволяет глубоко проработать не только мышцы, но и сухожилия, суставы, костную ткань... Ты представляешь, оказывается, костную ткань можно проработать! Начинаю с затылочной части. Обрабатываю ее палкой — вверх—вниз, вверх—вниз. Спускаюсь на шею, затем плечевой пояс. Теперь беру палку вертикально. Правая рука — сверху, левая — снизу. Принимаюсь за позвоночник. Меняю руки: левая — сверху, правая — снизу.
Котляров не может усидеть, вскакивает, показывает...
— Да что же такое? Палки у вас нет? Тоже мне, спортивная редакция... Так вот, теперь палку кладу между согнутых в локтях рук. Обрабатываю нижнюю часть спины и поясницу. Радикулит, веришь, улечивается вмиг... Беру палку обратным хватом — и по ягодицам, по ягодицам — а как иначе их проймешь до основания?! Шариковым твоим массажером? Детские игрушки. Пробовал кулаками. Палкой лучше всего... Ну, а дальше — задняя поверхность бедер, икры... Живот, живот, друг мой, — Котляров хохочет, — не забыть бы. А то я его кормлю, кормлю...
Михаил Михайлович снова становится серьезным. И тоном лектора продолжает:
— Как я выполняю массаж? Стоя. Стало быть, под напряжением. А мы знаем что? Что наисильнейшее тренирующее воздействие упражнение имеет тогда, когда ткани расслаблены. Стелю на пол подстилку и ложусь на живот. Весь массаж проделываю сначала — от затылка до пяток. Переворачиваюсь на спину: грудь, живот, ноги... После массажа гимнастика.
—- Какой-то специальный комплекс? — спрашиваю я.
— Нет, самые обычные упражнения. Никаких закавык. Вращения и рывки руками, вращения и наклоны туловища... Ну, сам знаешь... Впрочем, сегодня я торопился и гимнастику отменил. Отжался 50 раз от пола, 50 раз присел — и на пробежку...
Пробежка для Котлярова — особая статья. Он, так сказать, автор популярного ныне в наших КАБ закал-бега. Фотографии Деда Мороза XX века обошли не только многие советские издания, но и зарубежные. И я опять прошу:
— Михал Михалыч, подробнее, а то наши читатели, судя по письмам, в трактовке закал - бега допускают много вольностей...
— Ну, да, устава от меня ждете, — ворчит Котляров и уже мирно продолжает: — Надеваю на тело минимум: шерстяные плавки, трусы, майка, обязательно шерстяные носки, кроссовки. Волосы просто накрываю сеткой или повязкой — чтобы в сосульки не превращались. Когда холодно, беру перчатки или варежки. Если замерзли бедра или грудь, похлопываю по ним ладонями... Скорость бега 6—7 минут на километр. Если температура -не ниже минус 18 градусов, бегаю час. Сегодня, уже говорил, ’ торопился, потому бегал 35 минут. Обязательно беру на пробежку пластмассовые пружинные гантели. Время от времени сжимаю. Это для укрепления кистей и мышц рук. И вот что обязательно надо посоветовать читателям: ни в коем случае не допускать переохлаждения тела. Когда я возвращаюсь с пробежки, у меня мокрая от пота спина.
— А как вести себя после бега?
— Прибегаю домой — меня уже ждет горячая ванна. Градусов 45—50. Я потратил на холоде много энергии, теперь мне нужно восстановить температурный баланс — плюхаюсь в горячую воду. А что с сосудами при этом происходит?
Михаил Михайлович с удовольствием смотрит на меня, заранее предвкушая ошибку при ответе. Но я молчу, и Котляров восклицает:
— Я выполняю гимнастику для сосудов. На холоде они сузились, теперь — расширились... Кстати, в ванне я не лежу, как тюлень. Я работаю — разминаю руками мышцы.
— Ванна... А что душ, хуже? — спрашиваю я.
— Конечно, хуже, — радостно кричит Котляров. — Под душем же стоишь. Напрягаешься. А я лежу. Я расслаблен... Но долго лежать не надо... Прогрелся — и все. Теперь сполоснуться прохладной водой и минут 10 — 15 полежать на диване... Пожалуйста: ваш покорный слуга готов к деловому дню...
— И это вся физическая нагрузка?
— Вся...
— А питание, а...
— Ты, знаешь, — говорит Котляров, — приходи завтра ко мне домой. Все обсудим.
На следующий день, как и договорились, я иду в гости к Котлярову. Квартира на восьмом этаже. Звоню. Открывает Михаил Михайлович, облаченный в шерстяной спортивный костюм, и, не дав мне раскрыть рот. тут же бросается в атаку.
— Слушай, — зычно трубит он, — надо обязательно написать, что я самый обыкновенный человек. А то люди, понимаешь, черте что думают. Никакой, судя по родственникам, особо хорошей наследственности, никакого особо крепкого здоровья у меня от рождения не было. Да ты же знаешь мою историю.
Действительно, я знаю. Когда-то даже знакомился с документами, с газетными вырезками. Знаю, что в 1920 году Котляров вступил в комсомол. Шесть лет работал в забое на шахте № 3 в Новошахтинске. Руководил комсомольской ячейкой шахты. Но страшно тянуло учиться, и он отправился в Москву. Поступил, между прочим, в государственный институт журналистики. Десять лет затем работал в газете «Правда». Позже занимал посты в различных учреждениях, связанных с организацией промышленности в стране. Во время войны добровольно ушел в московское ополчение. На пенсию отправился в 70 лет. Пенсионер союзного значения. Скупые строки биографии. В них не умещается другая история — история болезни. И ее я знаю. Но спрашиваю Котлярова:
— Михаил Михайлович, а когда вы, собственно, изменили свой образ жизни?
Вместо ответа Котляров достает фотографию. Торжественно и почему-то вдруг на «вы» произносит:
— Вы узнаете этого человека?
Приемы дипломатии, наверное, требовали бы ответа: «Гм, что-то не припомню...» Но я узнаю. На меня с фотографии смотрит Котляров. Старик с одутловатым лицом, с каким-то то ли озлобленным, то ли затравленным взглядом, с прилизанными, слипшимися волосами.
— Вот таким я был в 64 года, — ив голосе Михаила Михайловича слышатся нотки осуждения.
— Да что там, — начинает он философствовать. — Страх — великий стимул. Пока я не испугался по-настоящему, жил, как многие. Не вылезал из болезней. Гипертония, простуды, обнаружился туберкулез... А я продолжал и курить, и выпивать, и есть что попало. О какой-то там закалке, физкультуре даже и не думал. Все надежды возлагал на врачей. А они что? Интересовались мной, пока был в их руках. А подлечился — и гуляй. Миша И вот в 64 года меня хватил сердечный приступ. Да такой, что думал: все — помру. Но и здесь медицина помереть не дала. Вытащила. Однако я уже понимал: второй приступ будет последним. Да и что за жизнь, когда все нельзя?! Так что, считай, страх сделал меня таким, каким ты видишь сейчас
— Но не сразу же.
— Еще как не сразу. Первое, что я сделал — это пошел в Ленинскую библиотеку. Обложился книгами. Главное, я тебе скажу, дело — самообразование. Но знаешь, что стало для меня руководством?.. — Котляров выдерживает паузу и объявляет: — «Наука побеждать» Александра Васильевича Суворова. Я. как прочитал, сразу понял: это то, что мне нужно. Посуди сам: он был поначалу человеком слабого здоровья, и я — слабого. Он в занятиях искал средство от болезней, и я искал в том же направлении. А как он красиво называл упражнения — экзерциция!
Михаил Михайлович входит в азарт.
— Экзерциция — это же такое замечательное слово! А чем он клал всех на лопатки? А? Как думаешь, чем?
В голове у меня проносится суворовское «Пуля — дура, штык — молодец». И я с трудом сдерживаюсь, чтобы не ляпнуть: «Штыком». Но Котляров опережает:
— Результатом!.. Дорогой ты мой, результатом! В русской армии солдаты умирали от болезней, как мухи, а суворовские молодцы, что такое простуда, не знали... Вот я и решил лечить себя закаливанием и бегом. В тот же день вышел в Нескучный сад — благо он под боком — и бегал две минуты.
— И потом каждую неделю прибавляли по минуте...
— Нет, не угадал. За полгода, полагаясь на ощущения, я довел бег с двух минут до двух часов... Но никому такой темп не советую. Хорошо, если человек придет к двум часам бега за два года. И вот, понимаешь, я, как начал бегать в трусах и в майке, так ничего на себя уже и не надевал.
В этот момент из кухни доносится голос Антонины Николаевны — жены Котляровз:
— Михал Михалыч, обед готов. Мыть руки и к столу.
— А можно заглянуть на кухню? — шепотом спрашиваю я у Котлярова.
— Пожалуйста, — кричит он и тащит меня в небольшую, но чистенькую и уютную кухню.
На кухне Котляровых царство трав. Выстроились на полках аккуратными рядами фарфоровые банки. На каждой этикетка с названием травы и датой сбора.
Котляров, как генерал, осматривая свое войско, ведет меня вдоль стенных полок и шкафов. Земляника, ореховый лист, клевер, липовый цвет.
— Клевер-то, клевер зачем? — спрашиваю я.
— Клевер?! — восторгается Котляров. —- Да ты знаешь, что такое клевер... Учти, здесь только цвет. В болгарской фитотерапии это наипервейшая трава.
— А лист ореха?..
— Лист ореха. Станешь постарше — поймешь... Это профилактика аденомы... А вот, посмотри, что у меня есть: беловежский бальзам,
чабрец кавказский. У этой даже названия не знаю, но запах и тонизирующее действие...
— А сушеная морская капуста что, от гипертонии?— пытаюсь и я продемонстрировать свои познания в медицине.
— Гипертония, — огорчается Котляров. — Да нет же! Мы капусту вместо соли употребляем.
— К столу, мальчики, к столу, — зовет Антонина Николаевна.
Стол ломится от всякой всячины. Редька, морковка, свекла, хрен. Все тертое. Соленые огурцы. Горох. Капуста квашеная белая и синяя — со свеклой. Брусника. Сало...
— Сало! — в прокурорском обличении указываю я перстом на розоватые и почти прозрачные полоски.
— Сало! — хохочет Котляров. — Конечно, сало. Я его всю жизнь ем. Понемногу. Это же живая пища. Вот колбаса — мертвая. А сало и все, что на столе, — живая.
И Михаил Михайлович начинает очередную лекцию. На сей раз о питании.
— Для себя я уяснил две истины. Первая: пища существует живая и мертвая. Живая — создана природой и аккумулирует энергию солнца и космоса, Ешь пищу живую. Мясо? Что ж, я ем и мясо. Но немного. Скажем, неделя у меня может быть мясная, а три недели — растительные. Ну, что такое мясная неделя? К примеру, в эту неделю мы съедаем с Антониной Николаевной курицу или килограмм мяса. Рыбу можно есть и в растительные недели. Употребляем в пищу все злаковые и все бобовые.
— Второе условие, — продолжает Котляров. — Пища должна не только насыщать, но и очищать. Для этого необходимо включать в рацион побольше клетчатки. Молоко? А что молоко? Пью с удовольствием. Это живая пища. А вот в сливочном масле я не уверен. Потому применяем растительное. Главный принцип — умеренность. Как я отношусь к вегетарианству? Не разделяю идею. В гости пошел или к тебе гости пришли. Все же не обязаны быть вегетарианцами...
Мы сидим за столом. Антонина Николаевна подает рыбный бульон с луком и морковкой.
— Ты видишь, — Котляров театральным жестом обводит стол, — здесь вся пища холодная. А бульон горячий. Сочетание горячего с холодным — отличное сочетание. Ешь свеклу, морковку, редьку и запивай бульоном. Вкусно!
Я ем, запиваю... И будет еще картофельное пюре с отварной треской, и чай из душистых трав, фрукты...
Кстати, мне повезло — я пришел к Михаилу Михайловичу и Антонине Николаевне во вторник. Приди я днем позже — остаться бы мне без обеда: по средам Котляровы голодают.
После обеда Котляров тащит меня в другую комнату, весьма спартанскую по убранству. На столе в снопе света от настольной лампы громоздится стопка книг, газет и журналов, приготовленных к чтению. «Суета» Юрия Крелина, «Мед и другие естественные продукты» доктора Д. Джарвиса, какие-то брошюры, изданные обществом «Знание», журналы.
— Странный у вас, однако, диапазон вкусов, — говорю я, перебирая журналы и книги.
Вместо ответа Котляров зычно трубит:
— Да ты еще не видел мой музей.
И мы возвращаемся в гостиную.
— Смотри, — радостно кричит Котляров, будто и сам видит вещи впервые, — шахтерская лампочка!
— Нет, ты посмотри, — настаивает он, — настоящая! Горит. Только меньших размеров. Шахтеры Воркуты подарили. Мы с Антониной Николаевной ездили туда по приглашению клуба бега «Байпас». Замечательный совместный пробег совершили! От поселка Воргашор до города. Я и в шахту спускался. Видишь каску шахтерскую? В ней. На память оставили. Как бывшему шахтеру. Я же в душе шахтер! А это из Зеленограда...
С металлической пластины на меня смотрит Суворов. Михаил Михайлович поясняет:
— Ты же знаешь зеленоградский клуб «Здоровье». Так это память о мемориале Суворова. Клуб ежегодно проводит закал-кросс по моему рецепту.
— Нет, нет, это не подарок, — перехватывает он мой взгляд на фотографию Владимира Высоцкого на стене. — Просто очень уважаю. Как гражданина, певца, поэта и актера.
Я окидываю взглядом горку с аккуратно размещенными в ней призами, подарками, вымпелами, грамотами. Такие горки, — предмет особой гордости — есть в каждой семье спортсменов. «Но Котляров,—думаю я, — получил все свои призы и награды, когда ему было где-то уже под семьдесят».
— Михал Михалыч, — спрашиваю я, — а когда вы пробежали свой последний марафон?
— В 1979 году, — отвечает Котляров. — Да я и не особо стремился-то бегать марафоны. У меня их всего четыре. Но каждый истинный поклонник бега хоть однажды в жизни, а испытать себя в марафоне должен.
«1979 год, — продолжаю я думать, — это Котлярову было 74 года».
— А сейчас, — доносится до меня его голос, — любимые дистанции 10 и 20 километров.
Я окидываю взглядом горку, полки с книгами. Вызывающе нарядные тома Ибн Сины, фотографии знакомых и незнакомых поклонников бега... Квартира очень немолодых уже людей, очень... Но нет в этой квартире и налета стариковства, намека на потерю интереса к жизни, на угасание деятельности, интеллекта. Книги, книги... В уголке велотренажер, гантели, эспандер... Вдруг взгляд мой выхватывает крепкую белую веревку.
— Это еще зачем? — удивляюсь я.
— Это-то, — хохочет Котляров, — это, брат ты мой, замечательное механическое приспособление, с помощью которого я вылезаю из проруби. Пруд в нашем Нескучном саду знаешь? Аккурат там. Приходи завтра утром.
— Нет, кричит Котляров, и в голосе его появляются нотки Жванецкого, — ты представляешь — парк культуры и отдыха. Культуры, а?.. Вокруг, дескать, можно обходиться без культуры, а в парке уж будьте любезны. Лесенку с перилами в проруби сделать не могут. Как из нее — из проруби-то выбираться?! Давно пора все парки превратить из парков культуры и отдыха в парки спортивного досуга.
...Я ухожу от Котляровых ночью. За домом необозримо чернеет Нескучный сад. Ни огонька, ни звука. Завтра утром Котляров в шортах, в майке, с гантелями в руках и с веревкой на поясе выйдет на аллею. Начнется очередной день долгой жизни. Интересный день — в этом суть.
Да простят меня те читатели, которые уже знакомились с этим материалом в выпусках «ЗОЖ» «Советского спорта». Он, действительно, был написан давно, четыре года назад — в ту пору Котлярову было 84 года. Сейчас ему 88. Недавно он пришел в редакцию, здороваясь, чуть не оторвал мне руку, а потом еще предложил помериться силой, упрямо пытался сбить меня с ног. Но об этом, о встрече с Котляровым четыре года спустя — во втором номере нашего вестника.
Вестник «ЗОЖ», выпуск №1